[admin]

Так вот, он вышел... И он еще говорил, там, в тюрьме, борьба за выживание, то есть, настрой такой, или ты, или тебя. И я, говорит, вышел в таком состоянии и думаю, я его все равно поймаю и угроблю. Года три, наверное, прошло. И в какой-то миг его работа над собой привела к тому, что он говорит, я проснулся утром... Я не знаю, меня вырубает эта штука до сих пор, честно говоря. Это, наверное, случайность. Но когда он рассказывал, я, честно говоря, плакал. Я не удержался. Утром, говорит, проснулся и понял: я не хочу мстить. Причем, я о нем даже в принципе не думал, я делал кресение и делал, и я понял, что не хочу мстить. Вечером пришли деды – его собственный дед и еще дедушка, которые его учили, вечером пришли опоясывать, то есть, Паханей сделали. Иначе говоря, у каждой ватаги был свой паханя, то есть, старший. Вечером пришли деды опоясывать. Как они почувствовали, не знаю.

Паша у меня тут приходил, спрашивал насчет зачета, что никак не может прорваться на зачеты. И мы с ним как раз об этом говорили: “Паша, я могу тебя сейчас протолкнуть вне очереди на зачет. Но ведь ты его сдать должен до. Сам смысл того, что ты приходишь на зачет, это ощутить, что там свои. Они у тебя не принимать, они гады и как-то так все делают, чтобы не принять. Но ведь если они ощутят, что ты свой, это произойдет не на зачете. И вопроса с тем, чтобы попасть в список, не будет, правильно?” Я тебе это говорил, видя этот образ пахани. Я не могу предположить, как еще деды поняли. Наверное, они видели, что он меняется, меняется, меняется. И как они почувствовали, что в этот миг он проснется без жажды мести, я не знаю.