ППС. Исповедь «Гуру»

[admin]

Конечно, занимающийся самопознанием может делать это в полном одиночестве. К примеру, по книгам или самостоятельно. Но вероятность того, что вы столкнетесь с каким-нибудь «гуру», «учителем жизни» или сами им станете, очень велика. Поэтому я решил написать о психологии «гуру».

Я ставлю слово «гуру» в кавычки, потому что имею в виду не гуру в традиционно-индийском смысле, а тех учителей и шарлатанов, которых поставляют нам Европа, Америка и Россия. Это гуру по желанию, а не по рождению. Я сам десять лет был таким «гуру» и неплохо знаю это состояние.

Кроме того, мое собственное самопознание с неизбежностью привело меня к тому, чтобы освободиться от своего «гуру». Из этого я делаю вывод, что эти знания пригодятся не только мне.

С чего начать?.. Сразу хочется сказать, что мое отношение к «гуру» в кавычках отнюдь не однозначно. Среди них действительно немало шарлатанов, более того, в работе любого «гуру» присутствует большее или меньшее количество шарлатанства. Даже у индийских гуру стоит учиться только в том случае, если они, зная традицию, все-таки не превратились в тупые машины, повторяющее одно и то же, то есть сохранили толику шарлатанства. Шарлатанство — это всегда риск провала, а значит, духовный подъем и творчество. Шарлатан — это актер на сцене, и если он играет вдохновенно, он дает больше, чем зазубривание традиции. Он делится искусством путешествия за свой предел.

Все учителя, не достигшие еще просветления, или что там у них считается совершенством, обязательно шарлатанят. Иначе говоря, учат тому, чем не владеют сами. И по себе помню, сколько раз я выходил к людям, чтобы рассказать и показать что-то новое, и делал это у них на глазах чуть не впервые. Сделать на глазах трудную вещь проще, чем в одиночестве. Зрительское внимание собирает и обязывает. Ты работаешь для людей и не можешь их подвести. И чудо получается!

При этом я, конечно, знал то, о чем хотел рассказать, и до выхода к людям. Знал, но не владел. Это было за моим пределом, где-то в недоступных напрямую частях моего сознания. Искренний рассказ, почти мирская исповедь, а потом яростное усилие в фокусе внимания позволяют расширить сознание. Гак что состояние «гуру» — это очень ценная возможность для познания себя.

[admin]

Возможно, я выдал этим главную тайну всех «гуру» — преподавая, они всего лишь используют выход перед людьми как возможность для запредельного самопознания.

Иначе говоря, это чистой воды шарлатанство. Но вопрос в том — а что ты хотел? Если ты хотел за свои деньги получить определенное количество проверенных знаний — иди к ученым или читай книжки. Если же ты хотел научиться познавать себя и раскрывать свои спящие способности — нет ничего более полезного, как присутствовать при том, как человек у тебя на глазах совершает подвиг самопознания и самораскрытия. Это и есть истинное обучение по прямой передаче. Если же ты хотел иметь карманного ручного гуру. который будет делать только то, что соответствует твоим ожиданиям и представлениям, становись им сам. Правда, многим не нравится быть «гуру», потому что им нравится делать гуру и вертеть ими, как жены вертят мужьями. Тут не знаю, чем помочь, но встречается это часто.

Так что, прежде чем делать какие-то выводы, пойми: а что ты хочешь? Только после этого можно расширить вопрос до: а что ты хочешь от учителей? Лично я считаю, что я очень честно отработал эти десять лет, хотя я не мастер и не просветленный, и те, кто действительно хотели научиться, взяли у меня, возможно, больше, чем взяли бы к просветленного мастера. Почему? Да потому что я говорил на их языке, на языке начального движения. До сих пор вспоминаю восхищение от первых прочитанных мною книг Раджнеша. И также полный внутренний отказ читать его после то ли пятой, то ли седьмой книги.

[admin]

Он хорош, но он говорит одно и то же. Все, что я могу взять у него моим сегодняшним умом, я уже взял, а как мне добраться до следующего уровня понимания, он не говорит, потому что не знает. Он получил просветление слишком рано, не поняв этой жизни, в итоге он может говорить о просветлении, но не может говорить о моем пути. Он его просто не знал и не знает. И все его динамические медитации по сути есть все тот же древний призыв: просто бросьте свои земные привязанности и станьте просветленными. Просветление есть твоя природа.

И тысячи идиотов пытаются «просто бросить» и «просто стать». Некоторым удается попасть в психушку. О ставших просветленными я не слышал.

Тот путь, который я проделал за эти десять лет — это не путь к просветлению, но это путь к познанию себя и раскрытию способностей. Вот это он давал определенно. И когда я задумываюсь: да было ли в моем «гуру» хоть что-то настоящее, или же это была сплошная ложь, я вижу. что это была настоящая жизнь. И если с нее содрать шкурку фальши, то это определенно будет ценный урок для самопознания.

Честно говоря, я никогда не собирался быть «гуру» или «учителем жизни». Это вышло как-то внезапно. В один прекрасный день я вдруг осознал, что уже попался. Думаю, что среди всех этих «гуру» немало таких, кто вляпывается в это состояние почти помимо своей воли только потому, что то-то умеют, умеют нечто такое, что другие люди хотели бы изучить. Хотя, конечно, есть немало и таких, кто осознанно хочет быть Учителем жизни и наставником для других.

Впрочем, все это сейчас не важно для меня, потому что вляпался я в это дело как бы случайно, а вот уходил вполне осознанно. И даже не осознанно, а естественно, потому что десять лет искренней работы над собой даже тупого приводят к изменениям. Меня, к примеру, они привели к самопознанию. Так что моя исповедь — это рассказ еще об одном пути к самопознанию. О пути гуру по неволе.

[admin]

Как я уже сказал, я отношусь к тем «гуру», которым было что сказать людям, и люди своим вопрошанием заставили меня их учить. Конечно, я не был изнасилован. Это понятие — по неволе — условность. Я и сам хотел рассказывать о том, что знаю. Но я нисколько не верил в себя, как в учителя и никогда не считал себя мастером. Не будь спроса на мои знания, я вообще не рискнул бы ни о чем рассказывать, точнее, перейти на преподавание, как на основную работу. Так, баловался бы в кругу друзей. А что я знал и мог к началу своей «карьеры»?

То, что я преподавал эти десять лет, было школой русского народного тайноведения. В рамках Училища русской народной культуры это проходило как прикладная этнопсихология, магическая культура русских и артельное право. Три курса на трех отделениях — Психологии, Культуры и Управления.

Естественно, для того, чтобы давать такую программу, народную культуру надо знать. Я пока даже не говорю о чем-то особенном, что входит в понятия народной магии или артельного права. Ее надо знать вообще. Что же я знал.

Детство мое прошло в деревне. Детство — время неосознанное. Ты впитываешь образы культуры как что-то естественное и ведешь себя по ним, не задумываясь. Но рассказать потом ничего не можешь. Для того, чтобы рассказать о впитанных в детстве образах, нужно отстраниться от них. а потом неоднократно возвращаться со взглядом со стороны.

Когда мне было 6 лет, мы уехали в город, но до 9 лет со мной была бабушка — деревенская знахарка. И она меня учила. Честно признаюсь, я не только не был маленьким гением, вроде тибетских лам, которые к 9 годам уже ведут философские и религиозные диспуты. Я, как мне кажется, вообще ничему не научился, кроме каких-то мелочей. И моя мама тоже считает, что ничем не владеет. На самом деле, это, конечно, не так. И эта культура впиталась в сознание, но к ней не было возможности возвращаться, и в итоге я не смог ее осознать, как нечто, чем владею. Впрочем, и это неверно.

[admin]

Я не смог осознать это, пока не начал преподавать. Потом, во время работы, то и дело приходили странные состояния, когда я «просто знал», как делается то или иное действие. Этакие гениальные прозрения великого мастера! К счастью я уже владел тогда способами восстановления памяти и вполне мог исследовать природу собственной «гениальности». И почти всегда удавалось вытащить четкое и определенное воспоминание или о детстве в деревне или о бабушке, которая учит, как надо делать такие вещи. Так что, «впитанное с молоком матери», живо в нас, но до него надо суметь докопаться в себе.

Далее. Конечно, как и большинство городских детей, к числу которых я стал относиться, я частенько ездил на лето в деревню. Жил у наших бывших соседок. Но это я тоже плохо помню. Зато довольно хорошо помню, как мы жили в поселке, районном центре, к которому принадлежала наша бывшая деревня. Мама закончила тогда медицинский институт, и ее отправили в этот поселок по распределению.

[admin]

Целый год мы жили, снимая квартиру, у женщины, которая была колдуньей. Во всяком случае, так про нее говорили, и, как вспомнила мама, колдуньей же ее считала и бабушка. А бабушка в этом разбиралась. Честно признаюсь, я об этом тогда ничего не знал и ничего не заметил, хотя она действительно делала чудесные вещи чуть ли не на наших глазах. Скажи мне мама об этом, возможно, я бы стал присматриваться и даже чему-нибудь научился... А может, отморозил бы какую-нибудь глупость и обидел бы человека. Мне было тогда 11 лет.

В общем, жизнь у настоящей колдуньи прошла для меня бесследно. А так обидно! Сколько бы я сейчас отдал, чтобы попасть к ней снова. Остается только надеяться, что и ее состояние было непроизвольно взято моим детским сознанием. Но если это и так, я этого пока не осознал. И все, что я помню о состоянии ее сознания, — это то, что она мне не нравилась. Было в этой бабке что-то неприятное, хотя, безусловно, была и сила. Думаю, выжить рядом с ней год все-таки чего-то стоило и, по крайней мере, сделало мое сознание неуязвимым и защищенным от колдунов. Впрочем, может быть, меня защищала просто подростковая глупость и способность всецело отдаваться собственным увлечениям.

После этого мы снова вернулись в город, и я ездил в деревню только на лето как отдыхающий и грибник.

[admin]

Тут начался спорт — бег и боевые искусства. Борьба, бокс. Потом уличные драки, карате. В этом был смысл жизни целых шесть или семь лет - с 16 до 22. Но об этом мне придется рассказать отдельно в Исповеди несостоявшегося мастера боевых искусств, когда я буду рассказывать про Любки — народное единоборство, жившее на Владимирщине.

Между делом я поступил на Исторический в университет. Точнее, это был ист-фил — историко-филологический факультет. Естественно, кроме знаний, нам давали и прикладные навыки. В частности, я немало времени провел на археологических раскопках, временами совмещая их с фольклорно-этнографическими сборами. Однако, поскольку эти сборы были не моими, я всего лишь был готов бить за компанию ноги, бродя по деревням, у меня от той поры не сохранилось никаких материалов.

Люди о чем-то беседовали со стариками, что-то записывали. Часто такое простое и очевидное, что я сам мог бы им об этом рассказать, а подчас такое, что мне было неинтересно. Я был больше историк, чем филолог. Слуха у меня не было совсем, песни народные я не любил, плясать тоже. Поэтому я играл роль охранника и ухаживал за девчонками. И всем это очень нравилось, потому что бродить группе молодежи по деревням не такое уж безопасное дело. Точнее, это совершенно безопасно утром, а вечером можно и в морду схлопотать. Вот так странно преображается деревенская молодежь во время суточного цикла.

И тем не менее, безусловно, и то и другое — и археология и экспедиции — дали и знания и определенный профессионализм в их получении и обработке.

После университета была армия, работа в управлении, и мне снова захотелось в деревню. Вначале я пошел работать в областную охотинспекцию, чтобы жить в городе и часто ездить в лес. Но этого было мало, к тому же меня страстно увлекла охота, как в свое время драки. И я ушел из инспекции в егеря. Потом стал директором охотхозяйства.

Егерствовал я на севере теперешней Ивановской области, в Юрьевецком районе. Когда-то эти места принадлежали Костроме, а еще раньше были частью Владимирской губернии.

[admin]

Места древние. Рядом Решма, Кинешма. на той стороне Волги — Кадый и Буй. Географически недалеко родовые офенские места — Южа, Алексинское, Ковров, Савино, где и прошло мое детство. Но только географически, потому что они за лесами и водоразделом и связи с ними как кажется нет. Иначе говоря, здесь особая Юрьевецко-Кинешемская культура — скорее Костромская. К примеру, мой егерской участок находился на реке Елнать, которая впадает в Волгу между Юрьевцем и Решмой. Течет она как раз из самых офенских мест. Офени — они же Суздала — явление чисто Владимирское. Моя родовая деревня находилась прямо на пограничье офенского мира. находившегося между Южей, Шуей, Ковровом и Суздалем. И я, естественно, этого не понимая, впитывал все детство и юность именно эту культуру. Так же естественно, попав на Елнать, я начал замечать некоторые отличия в культуре. Но я этого как бы и ожидал, и для меня вначале заметным стало сходство. Оно удивляло: надо же, как у нас! При этом мы, современные люди, вооруженные техникой, не могли попасть с Елнати в офеньские места иначе, как сделав крюк километров в 200. Хотя напрямую было не больше 50. В итоге нам было невыгодно поддерживать связь с этим местом. А древние поддерживали.

И первое, что бросалось в глаза — это сходство языка. Точнее, использование местными мужиками офенских слов, попросту фени. Офени были явлением узко Владимирским, а вот их язык стал всероссийской феней, удивительно сходной во всех частях России. В 2000 году мы издали часть офенских словарей в приложении к книге А.Андреева «Магия и культура в науке управления». И там, кроме исследований собственно офенского языка мы помесили работу Николая Виноградова (1915 г.) «Галевонские алеманы. Условный язык галичан (Костромской губернии)». Поместили. чтобы показать, насколько были едины все тайные языки России. И там, в словаре есть такие статьи: «Елманский — древний галицкий язык; Елыманский — условный язык галичан; Елнатское наречие — условное наречие костромичей» (С. 578),

Вот это вот «Елнатское наречие» я и узнавал с удивлением здесь на Елнати как что-то родное, встретившее меня в чужом краю. Историк всколыхнулся во мне и я принялся собирать и изучать ремесла, сохранившиеся в том краю.

[admin]

Но довольно быстро жизнь забросила меня на самый юг Ивановской области — в Ильинский район. Ильинское-Хованское — это уже Ярославско-Ростовские земли в составе Ивановской области. И это тоже иная культура, почему-то воспринимаемая мною как более хитрая. Возможно, это связано с тем, что здесь уже рядом черноземье и жить проще. Нет необходимости бороться с природой, как на севере, в честном бою, кто кого. И нет того голода, как в Нечерноземье, где земля не прокормит, и нужно думать, как заработать на жизнь ремеслом или отхожим промыслом? Здесь в Ильинском родится лучшая картошка всего Верхневолжья. Много полей и пастбищ. Кстати, здесь я целое лето пас коров. После чего согласился стать директором Игрищенского охотхозяйства в углу между Ивановской, Владимирской и Ярославской областями.

Видимо, мой опыт взрослой деревенской жизни был уже достаточен, потому что мне хорошо жилось с юрьевецкими хитрованами. Здесь я понял, что на Елнати мне было психологически тяжело. И я долго не любил ту местность и тех людей. Сейчас я думаю, что тяжело мне было из-за себя, из-за своих слабостей. Сейчас, наверное, я мог бы жить в любой местности, потому что кроме различий я вижу и то общее, что есть во всей русской культуре.

Потом я поступил в следующий институт и уехал на 7 лет в Москву. Тут в начале восьмидесятых я впервые столкнулся с «эзотерикой», как это тогда называлось. Я продолжал ездить в археологические и этнографические экспедиции, но одновременно увлеченно морил себя голодом, созерцал чакры и горящие свечи.

Тайноведение семидесятых-восьмидесятых было смешным и опасным одновременно. Йога преследовалась, экстрасенсы были на учете КГБ. Просто использование множительной техники было делом наказуемым. Люди делали фотокопии редких книг по мистицизму, переписывали их от руки. Редкие ксероксы зачитывались до дыр. У меня до сих пор стоят на полке поразительные творения той эпохи — фотографические книги, каждая из которых сложена в тщательно подогнанную коробочку из фанеры. Я храню это как предмет этнографический, свидетельство эпохи. Это похоже на времена, когда книги были редки и дороги, и их бережно закрывали кожаными переплетами с деревянными досками.

Что, собственно говоря, мне попало тогда в руки? Порфирий Иванов и всем известный Свами Шивананда. Ну и немыслимая мешанина устных откровений, которые несли мои друзья по этому несчастью.

Ну и конечно, «энергетические бои» в духе великого астрального каратеки Аверьянова. Какие битвы мы тогда вели с неведомыми ведьмами и колдовскими сенсами, которые почему-то любили нападать на новичков и пивать у них самую вкусную энергию.

В общем, я довольно сильно болел этими играми, но устал и наскучил. Мне захотелось чего-то настоящего и более отзывающегося в моей душе. И тогда я снова вспомнил свою бабушку, а так же и то. что мой дед оставил мне заветную тетрадь со своими записями о мазыкской истории.

О деде и его тетрадях я уже писал в других книгах. Но чтобы было понятно, скажу: дед был уездным писарем и писать любил. При этом он был изрядным шутником и фантазером. В тетради этой он писал об истории своих и моих стало быть предков, которые, как он считал, пришли на шуйские земли в начале XVIII или в самом конце XVII века при Петре. Пришли в Артели скоморохов и осели среди местных офеней, назвавшись именем Мазыков. Осели вынужденно, потому что по всей стране шли преследования скоморохов, и им нужно, было спрятаться, чтобы выжить. Там же дед говорил о такой древности этой мазыкско-офенско-скоморошьей традиции, как Тиверское княжество и даже Тиверское озеро, то есть озеро Тивериада. В общем, как историк я считаю деда основателем той традиции в современной исторической науке, которую называю метаисторией. Метаистория — это то, что за историей как наукой. Нпример. 40 тысяч лет Руси или Троянское происхождение русских, то есть эт-русков, то есть расенов.

[admin]

И то и другое не есть ложь, или вещь невозможная. Человеку современного типа 40 тысяч лет. Следовательно, исторические корни русских каким-то образом действительно уходят вглубь времени на 40 тысяч лет. И то, что этруски, расены не родственны русским, никто убедительно не доказал. Поэтому все подобные построения, возвышающие русскую личность, я отношу к истории, но условно. Это история для желающих, точнее, очень желающих.

Вот и дедовские сочинения для меня всегда были чем-то очень сомнительным, не говоря уж про литературный язык. Но в них говорилось и о людях, с которыми он жил рядом. И это мне вдруг стало интересно, как самодеятельному этнографу. Я помнил тех людей, что жили в нашей и соседних деревнях, и ни в малейшей мере не рассчитывал найти там что-либо сопоставимое с эзотерикой Востока. Больше, чем на изучение еще каких-то ремесел я и не рассчитывал. Но посмотреть на них новыми глазами хотелось. И вот ранней весной 1985 года я поехал в свою родную деревню в Савинском районе Ивановской области.

Как это ни странно, но дед вовсе не так уж сильно меня обманул. Эти самые мазыки оказались действительно знающими людьми. Не буду повторяться — я о них уже писал, — но на ближайшие 7 лет я оказался захвачен их хитрой наукой настолько, что только смерть учивших меня стариков оторвала меня от учебы.

Что там было. Безусловно, было и настоящее колдовство, хотя они предпочитали, чтобы их звали доками, а не колдунами. Но кроме этого было гораздо больше самых обычных вещей, за которыми охотятся этнографы и фольклористы во время своих экспедиций! Родовспоможение или Повивание, традиционные единоборства, точнее, Любки, артельное право или наука управления, пение. И наука думать. Иными словами, прикладная народная психология. В 1991 году умерли последние дед с бабушкой, дав мне разрешение рассказывать о том, чему я учился. До этого времени действовал жесткий запрет: помалкивай!

Тогда же, в начале зимы 1991 года я провел свой первый семинар по хитрой науке. С этого начался мой путь Гуру, о котором я и хочу рассказать.